А. Сергеев: Дым против ветра. Эпизод V
Отель «Новая жизнь»
Григорию Гарпину было, конечно, несладко. Больше всего его беспокоило то, что он до сих пор не поговорил с женой. Да и на работу надо было позвонить – неизвестно, что там наплел капитан Степаньков заведующему лабораторией.
С тревожными мыслями усталый, небритый, нервный Григорий Андреевич подошел к лежащей узнице. «Ну просто Астарта», – подумал он, глядя на разметавшиеся по полу рыжие волосы и горящие глаза, в которых переливалась глубокая печаль, смешанная с каким-то бешеным задором.
— Зоя, — громко прошептала узница, протягивая обе руки Григорию Андреевичу.
Григорий Андреевич в несвойственной ему манере что-то бессвязно промычал в ответ. Пальцы Зои задрожали, глаза стали наливаться влагой, и он поспешно добавил, взяв ее за руки:
— Вставайте. Пойдем искать выход, что ли.
Вместе с таксистом Витей они пошли мимо пустых боксов, делясь друг с другом своими незатейливыми историями. Зоя, нимфоманка старой школы – искренняя, горячая, но невезучая, сама решила взять под контроль свою одержимость, и тут как-то вдруг очень вовремя подвернулась некая сотрудница «Росборвреда», которая ее сюда доставила. Витя же повторил свой рассказ про орешки и добавил, что во время той беседы ему предложили деньги за участие в эксперименте. Сейчас он переживал, что так эмоционально среагировал и опасался, что денег ему в итоге не достанется.
Перед ними открылась слабо освещенная Кабина большого лифта, размером с хорошую комнату»
Разговаривая и поглядывая по сторонам, они дошли до дальней части ангара. Здесь было что-то вроде ворот, которыми, похоже, давно не пользовались. Сделаны они были так, что при беглом взгляде совершенно не выделялись на фоне стен, но при внимательном рассмотрении можно было заметить немного более глубокий зазор между створами и что-то вроде замочной скважины и крошечной лампочки.
Стоило только Зое приблизить свой любопытный глаз к этой скважине, как раздался короткий звуковой сигнал, замигал зеленый светодиод, и створы со скрежетом раздвинулись.
Перед участниками эксперимента открылась слабо освещенная кабина большого лифта, размером с хорошую комнату. Таксист, недолго думая, шагнул вперед. Двери тут же стали закрываться, и Григорий Андреевич, схватив Зою за локоть, поспешил вместе с ней присоединиться к Вите.
Кнопок было всего две: нижняя была обозначена как «Служебное помещение», а рядом с верхней, на которую и надавил Витя, было написано «Регистратура».
Лифт стал резво подниматься, а через полминуты плавно притормозил и выпустил своих пассажиров на волю.
Они оказались в большом холодном фойе с высоким потолком. Вокруг был мрамор, золото, хрусталь, яркий свет. Впереди – стойка, за которой приветливо улыбалась юная девушка с ямочками на щеках. Над стойкой парила вывеска с изображением богатых урожаем полей, густых лесов и синего неба. На синем небе алели слова, исполненные в древнерусском стиле – «Новая Жизнь».
— Добро пожаловать в наш гостиный двор! — звонко пропела девушка, двигая ямочками. — Ваши апартаменты уже готовы и ждут вас!
Она как-то неожиданно низко поклонилась, и лицо ее на миг исчезло за стойкой. Вернувшееся лицо было уже без улыбки и без ямочек, зато в руках девушки были три больших ключа, которые бы вполне подошли для старинных амбарных замков.
Девушка раздала ключи, сообщив гостям номера их апартаментов, указала рукой путь к большим стеклянным дверям и исчезла под стойкой.
— Завтрак с 6:00 до 6:30 на поляне, просьба не опаздывать! — прозвенела она уже откуда-то снизу.
Поеживаясь от мраморно-хрустальной прохлады, компания экспериментаторов направилась к выходу из фойе. Двери распахнулись, и перед ними открылась просторная опушка, со всех сторон окруженная хвойным лесом. Посреди опушки был старинный колодец с журавлем и большой стол с десятком тяжелых стульев – все из дерева. На некотором отдалении друг от друга стояли несколько двухэтажных деревянных теремов с резными наличниками. Если бы сумеречное небо не было расчерчено самолетами, а сзади не возвышался современный бетонный куб, вполне можно было бы подумать, что сейчас из ближайшего терема выйдет Кот Баюн, над лесом покажется силуэт Змея Горыныча, а на опушку приземлится ступа с Бабой Ягой. Однако аттракционы такого рода, видимо, не входили в программу гостиного двора, и посетители мирно разошлись по своим древнерусским апартаментам, договорившись утром встретиться на опушке.
На верхнем этаже было еще одно помещение. На двери висела табличка с простым и милым обозначением: «Хьюмидорная»
Над крыльцом терема, выделенного Григорию Андреевичу, красовался приветственный холщовый транспарант с симпатичной надписью: «Курить – бесам кадить». Григорий Андреевич вздохнул, снял тяжелый замок с двери своего терема и зашел внутрь. Света внутри не было, но сразу при входе на раскрашенном под хохлому столике постояльцу предлагались свечи, большой медный подсвечник и три коробка спичек.
Григорий Андреевич зажег свечу, закрепил ее в подсвечнике и первым делом обошел свои хоромы. Внизу было две комнаты: одна – что-то вроде гостиной, с диваном, креслом, современным телевизором и старинным дисковым телефоном, висевшим на стене. Рядом, у стены, стоял небольшой стол и табуретка. Вторая комната являла собой что-то среднее между кухней, душевой и туалетом. На верхнем этаже была спальня с большой кроватью и выходом на балкон, а также еще одно помещение, скрывавшееся за запертой дверью. На двери висела табличка с простым и милым обозначением: «Хьюмидорная». Григорий Андреевич решил обязательно изучить эту комнату чуть позже, а первым делом спустился в гостиную и снял трубку древнего телефонного аппарата, из которой раздался уверенный непрерывный гудок.
Вдохновленный Григорий Андреевич набрал давно заученный наизусть номер.
— Аллё, — раздался усталый голос его жены.
— Люся, привет! Как ты? — взволнованно заговорил Григорий Андреевич.
— Гриша! Ну наконец-то! Господи… Я тут чуть с ума не сошла! Ты где?
— В лесу. В «Росборвреде». В теремке. Черт знает где!
— Что ты такое говоришь, ничего не понимаю! Мне звонили с твоей работы, завлабораторией. Сказал, что отправил тебя в командировку на месяц в Куала-Лумпур, на полевые исследования. Бред какой-то! Ты же мне ничего не сказал. Ты где, когда дома будешь?
— Я недалеко, под Москвой, не волнуйся, какое-то время здесь побуду и вернусь.
— Ты что, пьешь там, что ли? Ты где?
— Да нет, что ты, Люсенька. Я один здесь. В общем, это секретный объект, я тебе ничего и сказать-то не могу. Но все будет хорошо, ты не волнуйся.
— Гриша! Боже мой… Ну как же это… Ты что, в тюрьме?
— Да! Ну, то есть, нет, конечно. Неважно. Но я ничего плохого не сделал, ты не бойся. Это просто эксперимент. Государственный эксперимент, я участвую в нем. Ну так получилось. Не переживай. Я через месяц вернусь. Вот телефон работает, буду тебе звонить все время. Как Маша?
— Ужас какой-то! Ты почему мне правду не говоришь? Ты что, уйти от меня хочешь? У тебя кто-то есть? Возвращайся сейчас же! Или потом вообще можешь не приходить!
— Люся, я правду говорю.
— Тогда давай я к тебе приеду.
— Ну… я даже не знаю куда. Это Сколковское шоссе, а дальше я не знаю. Но тут военный объект, тебя и не пустят, наверное. А Маша как же? Ее-то пожалей, не оставишь же ее.
— Значит, врешь. Ну и ладно. Пока.
Хьюмидорная обнажила ряды первоклассных кубинских сигар: «Cohiba», «Partagas», «Romeo y Julieta», «Montecristo», «Hoyo de Monterrey»...
Из трубки раздались короткие гудки. Григорий Андреевич чуть не заплакал. Ярость, досада и невыносимое чувство собственного бессилия и никчемности переполнили его. Он бросился по винтовой лестнице наверх и с почти медвежьим рёвом стал бить ногой по запертой двери. Остановился он только тогда, когда замок был выбит, табличка «Хьюмидорная» лежала на полу, а сама комната, в которой, в отличие от остальных помещений, горел свет, дыхнула разъярившемуся ученому в лицо тропической влажностью и обнажила ряды первоклассных кубинских сигар в деревянных ящиках за стеклом. «Cohiba», «Partagas», «Romeo y Julieta», «Montecristo», «Hoyo de Monterrey» – во всем разнообразии форм-факторов.
Григорий Андреевич сигары курил редко, по случаю и по деньгам. Но тут он и размышлять не стал: ученый в нем уступил место какому-то дикому варягу, и он, схватив увесистую торпеду «Cohiba», откусил кончик, сплюнул прямо на пол и прикурил от свечи.
По терему разнесся брутальный гаванский дух – животный, древесно-торфяной, кожано-кофейный карнавал. Но не успел Григорий Андреевич толком раскурить сигару, как в затылке его раздался щелчок, глаза его задергались, мышцы ног, рук и спины свело судорогой, и он повалился мешком на экологически чистый деревянный пол.
Сознание его немного помутилось, но мозг сохранил способность наблюдать за происходящим и регистрировать события. Без особых эмоций он отметил, что свеча, которую он уронил при падении, не погасла, а наоборот, хорошо разгорелась и подожгла один из деревянных шкафов. Уползти или подняться и что-то предпринять он не мог – чип, вшитый в его затылок, полностью выключил опорно-двигательный аппарат. «Интересно, каким образом это работает?», – стал размышлять Григорий Андреевич, в котором варяг был полностью нейтрализован, а ученый снова окреп. «Похоже, этот чип блокирует или меняет работу верхнего шейного узла… или даже скорее отделов мозжечка, судя по тому, что двигаться я вообще не могу. Да, похоже, так. Но каким образом? Очень интересно было бы посмотреть на технологию. Ведь это должны быть настолько высокоточные волны, чтобы выборочно гасить или менять импульсы, идущие по проводящим путям. Удивительно!»
Размышления Григория Андреевича в отблесках охватившего «хьюмидорную» пламени к его же счастью продолжались недолго – в тереме сработала противопожарная система, потушившая огонь, промочившая все сигары, и, в общем, все испортившая, но спасшая жизнь талантливому исследователю. То ли от холодной воды, то ли еще по какой-то причине – Григорий Андреевич так и не понял – в шее его опять раздался легкий щелчок, и организм вернулся к своему хозяину.
«Никто даже не пришел, не поинтересовался, – с некоторой обидой подумал Григорий Андреевич, спускаясь по лестнице и выглядывая на крыльцо. – А если бы сгорел к чертям?..»
Впрочем, присутствие сотрудников «Росборвреда» его бы не обрадовало, а
двое его соратников могли и не слышать ни его крика, ни грохота – дома находились на приличном расстоянии друг от друга.
К тому же, судя по отголоскам воплей, доносившимся из двух освещенных теремов, и нимфоманка Зоя, и гурман Витя попали в очень похожие ситуации. Григорий Андреевич поспешил на помощь.
Подбежав к терему Зои, он дернул входную дверь, но она не подалась. «Жизнь без любви – что год без весны», – прочитал Григорий Андреевич наставление на холщовом рушнике, прибитом четырьмя гвоздями над входом. Он забарабанил кулаками по двери и крики прекратились.
— Кто там? — раздался голос Зои.
— Это я, Григорий. Что у вас там? Помощь нужна?
— Нет-нет-нет, — как-то смущенно затараторила Зоя. — Всё в порядке. Немного не разобралась с техникой. Ничего особенного. Ложусь спать, — добавила она дрогнувшим голосом. — Спокойной ночи.
Что это за техника, и почему голос Зои предательски дрогнул? Григорий Андреевич решил, что лучше будет об этом не думать, и побежал к дому таксиста Вити.
Преследуемый дрожащими тенями, плясавшими на стенах от огонька свечи, Витя бегал кругами по комнате»
Терем Вити, естественно, тоже был украшен народной мудростью «Голодный волк сильней сытой собаки» – гласила надпись на холсте. «Глубоко!» – оценил Григорий Андреевич, раньше этой пословицы не слыхавший.
Витя тем временем действительно выл волком. Дверь была не заперта, и Григорий Андреевич, переступив порог, обомлел.
Преследуемый дрожащими тенями, плясавшими на стенах от огонька свечи, Витя бегал кругами по комнате. Лицо и плечи его были в крови и каких-то ошметках.
Григорий Андреевич поймал его.
— Стой! Что с тобой? Что это?
Витя остановился, всхлипывая.
— Б-б-б… Борщ…
Присмотревшись, Григорий Андреевич убедился в истинности Витиных слов. Огромный Витя, залитый борщом, рухнул на диван. Григорий Андреевич пошел на кухню за полотенцем и увидел на электроплите огромную скороварку, в которой вражеский борщ поджидал Виктора, прежде чем наброситься на него.
— Что случилось, Вить? — спросил Григорий Андреевич, угощая таксиста полотенцем.
Витя, вытираясь и всхлипывая, рассказал о том, как он обнаружил эту злосчастную кастрюлю и решил перекусить:
— Разогрел минут десять. Подхожу, половничек взял, снимаю крышку, а он как даст мне в лицо! Да горячий, сволочь! Обжег всю морду нахрен! Я не понимаю: что, теперь пожрать вообще нельзя, что ли? Что это за фокусы?
Григорий Андреевич вздохнул.
— Пойдем на крыльцо, подышим воздухом, — предложил он.
Они вышли, сели на ступеньки и молча смотрели на сумрак, накрывающий лес. Какое-то время окна в тереме Зои светились, а потом погасли, и вокруг стало совсем темно.
«Новая жизнь, – думал Григорий Андреевич, медленно шагая к своим апартаментам. – Лучше и не скажешь».
