А. Сергеев: Дым против ветра. Эпизод II
РОСБОРВРЕД
Сон о заседавшем в странной церкви трубочно-табачном братстве и о дальнейших жутковатых событиях еще стоял перед глазами Григория Андреевича, пока он в спешке глотал черничный йогурт, одновременно поглядывая на кофе, начинавший закипать в турке.
Быстро позавтракав, Григорий Андреевич осторожно поцеловал в щеку спящую жену, погладил по голове улыбавшуюся во сне дочку, облачился в униформу (серый костюм, белая рубашка, серый галстук), взял портфель и… все-таки заскочил на чердак за парой трубок. Утром перед работой он обычно не курил, но сейчас, понимая, что будет тащиться в пробке, решил изменить правилам.
Уже в машине забил в небольшой бильярд работы Александра Фетисова половину данхилловского флейка. Вкусно, некрепко – то, что надо с утра. Табака как раз хватило на полтора часа пути до переулка Обуха, рядом с Воронцовым Полем. Здесь, в заведении, ранее известном как Институт мозга, в лаборатории нейрокибернетики и трудился Григорий Андреевич в должности старшего научного сотрудника.
День выдался суматошный. Уже не первый год лаборатория работала над моделью подкорковых отделов обонятельного анализатора. Все теоретические выкладки Григорий Андреевич проверял и на себе, в том числе наблюдая за изменениями в ощущениях и ассоциациях, которые у него вызывал аромат того или иного трубочного табака. Сроки поджимали, а тут руководитель лаборатории обнаружил ошибки в методике расчетов, и всем досталось, что называется, на орехи.
Григорию Андреевичу пришлось задержаться на работе, так что домой он приехал только к одиннадцати. Дочка уже спала. Ужинать Григорий Андреевич не стал, выпил только чаю с сушками, поболтал немного с женой (то есть поболтала она, а он традиционно помычал в ответ) и завалился спать. Снилось ему что-то тревожное, назойливое, но ничего не запомнилось.
Трубки, банки с табаком, зажигалки, тряпочки и средства для полировки бриара и мундштуков, тамперы, запасы ершей, нож и дощечка для нарезки плагов...»
Проснувшись, он опять решил вопреки своим правилам покурить с утра и поднялся на чердак за трубкой. Открыл шкаф, где хранились его курительные инструменты – трубки на подставках, банки с табаком, зажигалки и газ для их заправки, тряпочки и средства для полировки бриара и мундштуков, тамперы, запасы ершей, нож и дощечка для нарезки плагов.
Ничего этого в шкафу не было.
Сердце Григория Андреевича провалилось, кулаки сжались, и он – культурный, сдержанный человек! – заорал отнюдь не благим матом на весь дом, выражая свое глубочайшее возмущение, да что там – просто ярость от пропажи драгоценного, лелеемого, нежно любимого копченого скарба.
Расспросив жену и убедившись, что она здесь ни при чем, Григорий Андреевич позволил ей успокоить плачущую дочку, запихнул свой дрожащий от адреналина организм в костюм и сел в прихожей, не в состоянии никуда идти.
Пятьдесят трубок, которые он собирал в течение десяти лет, старательно обкуривал, чистил, курил… они уже стали частью его. Это было сродни потере какого-то важного органа. Почти десять килограммов табака, выдержанного и не очень. Словно всю кровь выпили из него, забрав табачные запасы. А три тампера, изготовленные по заказу шведским скульптором Данилой Плащовым! Один – из кости лапландского мамонта, с зубом персидского осетра, другой – серебряный, в виде ножа, с выгравированной цитатой из Младшей Эдды («Хеймдалль трубит, поднял он рог, с черепом Мимира Один беседует»), и третий, самый любимый, с мехом белого медведя и частицей мощей Лейфа Эрикссона, гремевшей за экранчиком, вмурованным в топталку… Их утрата была почти равна утрате души. Любимые, удобные зажигалки, ерши, подставки для трубок – как ушедшие без объяснения, без причины отвернувшиеся друзья…
Ярость, протест и возмущение сменились печалью и опустошением. Совершенно не понимая, как могло все его добро исчезнуть (дверь на ночь закрывалась, никаких следов проникновения в дом не было), Григорий Андреевич с камнем в груди поднялся со стула, погасил свет в прихожей, открыл дверь и шагнул на крыльцо.
Что-то на крыльце было не так. Откуда эта серая куча тряпья прямо перед дверью?
Вдруг в серой бесформенной массе зажглись два огонька – открылись глаза. Глаза были большие, водянистые, светло-голубые. Григорий Андреевич похолодел. В сознании его возник образ Морры – персонажа из книг о муми-троллях, пугавшего его в детстве.
Морра моргнула и откашлялась.
— Вы Григорий Гарпин? – спросила она. Собственно, по голосу сразу стало понятно, что это не она, а он.
— Я… да, – ответил Григорий Андреевич, тщетно пытаясь убедить себя, что ему это снится.
— Капитан Степаньков, – представилась Морра. – Отдел по борьбе с табаком Департамента по борьбе с курением Федерального агентства по борьбе с вредными привычками Министерства обороны.
— Погодите, это бред какой-то! – расстроился Григорий Андреевич и продолжил, пока капитан, подозрительно косясь на него, скидывал с себя ветошь, очевидно, использовавшуюся им для маскировки. — Что это за агентство такое? И почему Минобороны? Это же вопрос здравоохранения!
— Ну, вы что! – с какой-то гордостью ответил капитан Степаньков, оказавшийся без ветошного иллюзиона худым и сутуловатым молодым человеком в военной форме. – Речь-то идет о борьбе. Дело серьезное. Нам и доверили… Я, кстати, здесь не для разговоров. Я должен вас доставить в Департамент. Вопросы есть?
— Есть, – уже закипая внутри, сказал Григорий Андреевич. — Зачем?
— Что зачем? – уточнил капитан.
— Доставить меня куда-то. Вы должны. Зачем?
— Ну как… Вы же курильщик.
— Ну, допустим. Только у меня все трубки укра…
И тут Григорий Андреевич понял, что сокровища его пропали не без участия юного капитана Степанькова или его коллег. Впившись прищуренными глазами в борца с табаком, он спросил, постепенно повышая голос:
— Где трубки? Табак где?? Где всё???
Капитан откашлялся, выпрямился и ответствовал:
— Все принадлежащие вам предметы и вещества, используемые для употребления табака, конфискованы до выяснения обстоятельств.
— Обстоятельств чего? – возмутился Григорий Андреевич. – Употребления? Вы что там, совсем с ума посходили? Какое вы имеете право конфисковывать личные вещи, да еще тайком от хозяина, как воры?
— Ну-ну, – нахмурился капитан, – не пылите. Сразу видно – курильщик. Никотинозависимый. А то тоже мне – трубки, то да сё, привязанности нет, только для удовольствия. Наркоманы вы все, вот что. Хотите барахло своё обратно получить – поехали. Не хотите – так нам же проще. Уничтожим и всё.
Григорий Андреевич горько вздохнул. Бросить своих любимцев? Позволить им сгореть в огне или превратиться в бессмысленное крошево под прессом? Да ему становилось худо от одной только мысли, что его родные трубки сейчас какой-то борец за здоровье трогает своими руками!
— Едем! – решительно сказал Григорий Андреевич и пошел к калитке. Капитан быстрым шагом нагнал его.
За забором их ждал безукоризненно чистый и ослепительно черный BMW пятой серии.
— А работать кто за меня будет, вы? – ядовито поинтересовался Григорий Андреевич, пристегиваясь.
— Да не волнуйтесь вы так, – капитан еще шире раскрыл свои и без того непропорционально боль-шие рыбьи глаза, радуясь успеху своей незатейливой миссии, и завел двигатель. – Вашему руководству уже позвонили и предупредили, что вас не будет пару месяцев.
— Что??? Да вы с ума сошли! Какие месяцы? Выпустите немедленно! – Григорий Андреевич запрыгал на скрипучей коже, пытаясь отстегнуть ремень, но безуспешно – тот мертвой хваткой прижал его к креслу. Ручка двери не поддавалась, да и на скорости, которую к тому моменту развили три сотни лошадей под капотом BMW, выходить из машины было крайне опасно. Капитан Степаньков включил радио, нашел что-то по душе (какой-то шансон, с припевом «Я татарин, я татарин, человек простой»), выкрутил громкость на уровень, достаточный, чтобы обез-движить и обезнадежить чувствительного Григория Андреевича, и, подпевая, направил свой баварский корабль на утренние просторы Московской кольцевой автодороги.
Затея позвонить жене, да и вообще позвонить, была сразу же отвергнута Григорием Андреевичем по той простой причине, что телефон он, пребывая в растерянных чувствах, оставил дома. На вопросы, которые он пытался задать капитану сквозь грохот, боль и радость бездонной блатной души, лившейся из многочисленных динамиков в салон роскошного автомобиля, тот не отвечал, а только помаргивал своими светлыми глазами и вторил какому-нибудь очередному хиту. Это было унизительно, и Григорий Андреевич высокомерно замкнулся в себе, на какое-то время отключившись от этого безумного цирка.
Сразу видно – курильщик. А то тоже мне – трубки, то да сё, привязанности нет, только для удовольствия. Наркоманы вы все, вот что.»
Через час они съехали с кольца на Сколковское шоссе и, пролетев с десяток километров по свободной дороге, повернули куда-то в леса. Словно из уважения к природе капитан выключил радио.
— Вы не бойтесь, – вдруг сказал он. – Эксперимент вам понравится. Вы же ученый. Вы должны любить эксперименты.
Григорий Андреевич принципиально не поддержал разговор, хотя реплика Степанькова его, мягко говоря, насторожила. Он решил подождать собеседника с более развитым интеллектом, от которого можно узнать что-то толковое.
Вскоре капитан пришвартовал свой BMW перед длинным и высоким бетонным забором и вежливо пригласил Григория Андреевича выйти, открыв ему дверь.
Григорий Андреевич не без удовольствия выбрался из машины на воздух, и они направились к проходной. Место было очень странным для федерального агентства, хотя, с учетом того, что эта структура подчинялась Министерству обороны, все выглядело логично – и огромный забор, за которым оказался еще один, украшенный спиралями Бруно, и КПП, и люди в военной форме. На лацканах у них Григорий Андреевич разглядел особый знак отличия – скрещенные сигарету и бутылку под человеческим черепом, словно изможденным от долгого курения и пития. Такие же были и у капитана Степанькова.
Капитан проводил Григория Андреевича по каким-то подземным коридорам в главное здание агентства и подвел к администратору – румяной белокурой девушке в красно-белом спортивном костюме, сидевшей за компьютером под большой надписью «РОСБОРВРЕД», выполненной убедительным рельефным шрифтом. Григорий Андреевич хмыкнул, прочитав эту аббревиатуру, а девушка тут же обратила на него внимание и поинтересовалась, чем она может ему помочь.
— К Рубаловой. Ученый, – сухо произнес капитан Степаньков, но как только Григорий Андреевич слегка наклонил голову и отвел глаза от девушки, оглядывая приемную в поисках информации о владелице этой целеустремленной фамилии, подмигнул ей, и администраторша расплылась в улыбке. Видимо, капитан ей нравился.
— Елена Геннадьевна ждет вас, – сказала она Григорию Андреевичу. – Вы ведь господин Гарпин, из Института мозга?
— Это я, - пожал плечами Григорий Андреевич. – А кто такая ваша Елена Геннадьевна?
— Директор Департамента по борьбе с курением, – с укором проинформировала девушка.
— Здорово, – холодно отметил Григорий Андреевич. – Ну что ж, ведите к вашему директору.
Девушка встала из-за стола и вприпрыжку направилась к двери в глубине приемной. Григорий Андреевич пошел за ней, а капитан остался у стойки, вдохновенно глядя своими водянистыми глазами на буквы, воплощавшие надежду нации на обретение здоровья, силы воли и свободы от зависимостей.
«Какая нелепая, несусветная чушь», – думал Григорий Андреевич, приближаясь к огромной двери из светлого дерева, на которой сверкала металлом табличка с обозначением обитателя кабинета, чьи фамилия, имя, отчество и должность были вытиснены жирным черным шрифтом на золоте и зачем-то обведены черной рамкой – видимо, для пущей важности, хотя впечатление эта рамка производила скорее трагическое.
«Это же просто сон… Или я все-таки тронулся умом?» – засомневался Григорий Андреевич.
Дверь, закрывшаяся было за красно-белым костюмом, снова распахнулась. Администраторша выскочила из нее и с вежливой улыбкой впустила Григория Андреевича в просторный, залитый утренним солнцем кабинет. «Вот сейчас и проверим», – ответил сам себе Григорий Андреевич, ступая на длинную беговую дорожку, в конце которой виднелся стол и силуэт женщины с решительной фамилией.
