А. Сергеев: Дым против ветра. Эпизод IV
Жрец и Астарта
Григорий Андреевич уже был близок к тому, чтобы снова задремать. Он вспоминал свою жену, свою маленькую дочку, которые остались одни, без него… На месяц? Хорошо бы хоть так, а не дольше. Но он вдруг очень остро ощутил, что и недели так не сможет, без связи с внешним миром, без возможности хотя бы поговорить со своей семьей. Простые вещи, а как без этого? Черт с ними, с трубками, в конце концов… бежать отсюда! Надо бежать, но как? При первой возможности, когда откроется решетка. Оглушить охрану чем-нибудь и бежать. Спрятаться, понаблюдать – может быть, откроется какой-то выход. Ведь как-то сюда люди заходят, кроме дырок в потолке и контейнеров с опилками? Значит, и выйти можно?
Надежда зашевелилась, засветилась где-то глубоко внутри. Григорий Андреевич как-то спонтанно дернул головой от этой теплой эмоциональной волны и ощутил некоторый дискомфорт в шее. Потянулся рукой, чтобы размять заболевшую мышцу, и неожиданно нащупал явно посторонний предмет. Под кожей, в правой части затылка, прямо над основанием черепа Григорий Андреевича был вшит небольшой цилиндр, около сантиметра длиной.
«Датчик какой-то», – подумал узник. – «Следят, значит».
Словно в подтверждение его мыслей, из затылка послышался короткий электронный звуковой сигнал, за которым последовала легкая двухсекундная вибрация.
«Ужас…» – пробормотал Григорий Андреевич и снова опустил голову на холодный каменный пол.
Однако через минуту Григорий Андреевич почувствовал, что пол перестает быть холодным. Сначала он нагрелся до очень комфортной температуры, а потом Григорию Андреевичу пришлось встать. Вскоре подошвы его ботинок начали плавиться и издавать зловонный, едкий запах жженой резины. Вскрикнув, он в смятении подбежал к решетке, боясь сгореть заживо в этой душегубке, рассчитывая хотя бы повиснуть на решетке, чтобы не прикасаться к полу. Он подпрыгнул, схватился за прутья и поджал ноги, но в тот же момент решетка стала бесшумно подниматься. Не веря своему счастью, но пользуясь представленным шансом, Григорий Андреевич выпустил из рук скользящую вверх сталь, спрыгнул на пышущий жаром пол и выскочил наружу.
В ангаре что-то изменилось. Прислушавшись, освобожденный подопытный кролик понял, что в других боксах тоже появились жильцы. Во всяком случае, из двух соседних клеток слышались какие-то стоны и бормотание.
Григорий Андреевич осторожно подошел к ближайшему боксу и посмотрел внутрь. В глубине, в углу, сидел крупный мужчина и тихо беседовал сам с собой. Судя по его спокойной, хоть и несколько унылой позе, пол под ним пока не превратился в сковородку.
А между делом картошечки наварить, да с укропчиком, да с маслицем!
— Эй! — негромко сказал Григорий Андреевич и помахал рукой.
Мужчина вздрогнул, вскочил и подошел к решетке. Это оказался высокий, плотный и босой человек лет пятидесяти, с одышкой, внушительным животом и красноватым лицом.
— Выпустите меня немедленно! — захрипел он. — Я буду жаловаться…
— Тише, тише, спокойно! — ответил и почему-то виновато заулыбался Григорий Андреевич. — Я тут так же, как вы, взаперти сижу. Ну, то есть сидел. Сейчас вот выбрался.
— Как вам это удалось, черт подери? Я тут уже все руки изломал, не говоря уже про голову. Нет там кнопки какой или рычага снаружи?
Григорий Андреевич внимательно осмотрел стены и пол перед боксом.
— Нет, ничего.
— Ну так как же вы вышли?
— Не знаю, пол стал раскаляться, я прыгнул на прутья, они поднялись, и я вышел.
— Пол — раскаляться? Хороший аттракцион! Да. Зажарить вас хотели, значит.
— А вы смотрели, может, внутри что-то есть, чтобы выйти-то? – уточнил Григорий Андреевич.
— Смотрел, конечно, да только без толку. Ничего нет, голые стены. Даже кровати нет. Не говоря уже о холодильнике. А как бы сейчас хорошо холодненького пивка! Я бы даже «Балтики» выпил, не говоря уже о каком-нибудь крафте.
«Этот – явно клиент РБВ/А», - подумал Григорий Андреевич. И ошибся.
— Да с рыбкой, — продолжал мужчина. — С форелькой. Я сам солю – киндза, укропчик, тмин, ну соль, естественно. Соль специальную беру на рынке, крупную. Не йодированную, йодированная вкус портит. Лучше морскую, но можно и каменную поваренную. Вот пивка с форелькой проглотить, да под спорт – футбол там или еще что. Ага… А между делом картошечки наварить, да с укропчиком, да с маслицем! Не каким-нибудь оливковым, а с подсолнечным, ну нерафинированным, конечно. Я у деда одного масло беру по пути с рыбалки, он сам делает, давит из семечек. Мед, а не масло! Да. И водочки 50 грамм. Не больше. Чтоб возжечься только. Можно и огурчик, классика она и есть классика. Сам солю, конечно. Я из еды что могу, все сам делаю. Ага. И мясо зажарить. Стейк делаю на сковороде, просто обжариваю и все. Мясо главное хорошее брать. Я в магазине давно не беру. На рынке, да, вот едем с ребятами в выходные на рыбалку или так отдохнуть, ну вот на рынок и заезжаем. Там бабка у меня знакомая, я ей заранее все заказываю, говядинки там, свининки, птицы, если захочется. Но в основном говядину беру, яблочко или затылок. Лучше всего затылок, да. И вот стейк пожаришь, а уже хорошо, пивком-рыбкой размялся, картошечкой трамбанул, водочкой возжегся и за стейк. Я большие люблю, грамм на 500 сразу делаю. Вот так. Ну а десерт я не ем, это уж лишнее. Так, разве что сырку-творожку. С вареньицем можно иногда. Я варенье такое делаю – закачаешься. Абрикосовое очень люблю, с ядрышками.
Проглотив слюну, давно уже ничего не евший Григорий Андреевич вздохнул.
— Это все здорово, — заметил он печально. — Но сдается мне, что в этом заведении нам с вами таких разносолов не предложат. А я бы, кстати, чего-нибудь поел.
— Да и я бы не отказался! — воскликнул заточённый кулинар. — Только вот… — Он осекся и погрустнел. – Только вот как раз это я, кажется, и сделал. Да. Целый месяц ничего вкусного. Кошмар! Эксперимент, говорят. Черт знает, что такое. Отобрали весь скарб – и сковородки, и кастрюли… а казан у меня какой! Ух! Бабкин еще казан. Черный, прокаленный – какой в нем плов получается! Это песня, а не плов. А вок какой… из Камбоджи приятель привез. Какую я лапшу с курицей…
Мужчина вдруг замолчал, выпучил глаза, и спросил:
— Что это было?
— Где? — не понял Григорий Андреевич.
— Да вот, у меня здесь, — мужчина схватился за шею.
— А, под затылком? Ну это ясно, — тоном эксперта прокомментировал Григорий Андреевич. — Это датчик. Жужжит?
— Ну да, жужжит… Хотя уже не жужжит. Пискнуло что-то, а потом загудело… Это что же, они в меня эту штуку зашили? Прямо в шею?
— Похоже, что так. У меня такая же.
— Кошмар. Ну не знаю. Что делать-то с ней?
— Я пока не решил, — честно ответил Григорий Андреевич. — Кстати, скорее всего у вас сейчас тоже заработает, так сказать, теплый пол. Думаю, что алгоритм тут один. Датчик включается – видимо, сигнализирует, что испытуемый восстановился и не спит, дальше включается пол, испытуемый бежит к решетке, поскольку бежать просто больше некуда. Прутья поднимаются, и участник эксперимента выходит наружу. Сложно, странно, но определенная логика в этом есть, да.
В Григории Андреевиче заговорил ученый, исследователь, интеллектуал. А в его собеседнике в это время заговорил инстинкт самосохранения...
В Григории Андреевиче заговорил ученый, исследователь, интеллектуал.
В его собеседнике, судя по всему, как раз в это время заговорил инстинкт самосохранения, потому что он, пробежав по камере пару кругов, заревел – горячий пол причинял нешуточный дискомфорт его босым ногам, - и бросился на решетку, навалившись всем своим серьезным масштабом на прутья, которые тут же пришли в движение. Действительно, все произошло по той же схеме, что и с Григорием Андреевичем, только прутья опускались, а не поднимались.
Грузный тип с матерком выскочил из бокса, не дожидаясь, пока прутья скроются в своих пазах, и шумно сел на пол рядом с Григорием Андреевичем.
— Виктор, — пропыхтел раблезианец, пытаясь отдышаться. — Можно Витя… Таксист я, вообще-то. Да.
— Григорий. Ученый. В Институте мозга работаю.
Ученый протянул руку таксисту в порядке знакомства. Виктор, однако, воспользовался ей, чтобы встать, тем самым чуть не уронив не очень-то спортивного Григория Андреевича.
— Ну, будем знакомы, — крякнул Витя.
Стон, раздавшийся из соседнего бокса, напомнил Григорию Андреевичу, что здесь есть еще с кем познакомиться.
— Пойдем, Витя, поглядим, кто тут еще в мышеловку попался, — предложил Григорий Андреевич.
Прислушиваясь к хрипловатым стонам, они подошли к следующей решетке, ожидая увидеть за ней как минимум раненого гиббона – такой глубокий, грудной, гулкий и отчаянный звук исходил из третьего бокса.
Но то, что они увидели, превосходило любые ожидания.
За решеткой лежала, положив голову на руку, томная дама среднего возраста и роскошных кустодиевских форм. Полуприкрытые веки ее таили если не очи черные, то, во всяком случае, крупные и не менее жгучие и страстные карие глаза. Длинное облегающее платье без рукавов и с глубоким вырезом подчеркивало серьезность ситуации. Медно-огненные волосы дамы были слегка растрепаны, что выглядело вполне естественным в условиях темницы и даже придавало ее обитательнице некий дополнительный шарм.
Заметив показавшихся сквозь решетку наблюдателей, дама прекратила стонать, удивленно ахнула, приподнялась, и вопросила, доставая из рыжей шевелюры кусочки поролона:
— Вы… вы пришли меня спасти?
Голос ее был как густой сладкий кагор – глубокий, бархатный, с хрипотцой.
— У вас в шее, под затылком, ничего нет? — не церемонясь завел разговор таксист Витя.
— Это у тебя под затылком ничего нет, — обиделась дама. — И под темечком тоже.
— Извините, он имел в виду датчик, — Григорий Андреевич попытался прояснить мысль Виктора. – Ну вот у нас вшиты в шею датчики какие-то. Посмотрите, может быть, у вас тоже есть такой?
А потом они говорят: ты не волнуйся, давай поешь. Вон возьми орешков перекуси.
Дама настороженно пощупала шею.
— Да вроде нет. А что за датчик? — спросила она, сопровождая свои слова плавным, тягучим взглядом, от которого Григорию Андреевичу стало даже как-то неудобно.
— Я и сам не знаю, — ответил он немного смущенно. — Но думаю, чтобы следить за нами. Вы сюда как попали? Наверное, тоже без приземления в контейнер не обошлось?
— Точно! — улыбнулась дама. А откуда вы знаете? Вы вообще кто?
— Григорий. Принимаю участие в эксперименте Росборвреда, черт бы его побрал. А это Виктор. Тоже из числа экспериментаторов.
— Да? Как интересно, — заметила дама, покусывая губы. — И что же это за эксперимент такой?
— Ну, в моем случае — отказ от курения на месяц. Вроде ерунда, но в таких условиях как-то не уверен, что выдержу. Что-то уже надоедать стало.
— Рано же вы сдаетесь, — с насмешкой, блеснувшей в карих глазах, сказала дама. — Ну а вы, как вас там… Виктор? Вы здесь что делаете?
— Да то же самое, в общем. Да. Только я с едой попал. Забрали всю утварь мою, все запасы еды. Пропадет ведь. Эх… Ну и привезли сюда. Говорят, месяц продержишься – выпустим. Все вернем. Ну не знаю. Я вообще сначала взбудоражился, кричать стал, набросился на этого их… директора, что ли. А потом они говорят, ты не волнуйся, давай поешь. Вон возьми орешков перекуси. На столе стояли, да. Ну я к столу-то пошел, беру орешки, а тут пол провалился и я это… полетел, то есть. Ну, через люк, что ли. В контейнер упал, да. Потом не успел вылезти – что-то они такое сделали, даже не помню. В общем, очнулся в соседней ячейке, так сказать.
Дама внимательно слушала, прищурив глаза. Затем неожиданно прытко вскочила и оказалась прямо перед решеткой.
— Колитесь – как вылезли? — выдохнула она, крепко схватив не успевшего отпрыгнуть таксиста Витю за то самое место, которое он всегда одинаково тщательно берег, что на зимней рыбалке, что летним вечером на пикнике.
Она вжалась лицом в решетку, глядя несчастному Вите прямо в глаза, обдавая его запахом пряных восточных духов – волна густого, плотного аромата сандала, амбры, кедра и ванили долетела и до Григория Андреевича, накрыв его с головой.
Пока таксист что-то мычал, пытаясь освободиться из старого как мир капкана, Григорий Андреевич, видимо, в порядке подсознательной защиты от такого брутального вампиризма, снова включил безучастный научный тон и пояснил:
— Вшитый в шею датчик, которого у вас, по всей видимости, нет, включает подогрев пола. Пол разогревается до высокой температуры. Точно не скажу, но выше ста градусов по Цельсию, это точно. Возможно, сто пятьдесят. Человек хочет спастись, бежит к решетке. Она поднимается. Человек выходит. Вот так мы и освободились.
— Театр какой-то, — хмыкнула дама, отпуская драгоценности таксиста Вити. — Причем дурацкий. Я рассчитывала на что-то более вдохновляющее. — Она стрельнула глазами в Григория Андреевича и приоткрыла рот. Губы ее налились и покраснели. — Как же мне отсюда выйти? — продолжила она. — Датчика нет… Всегда мужикам больше везет. Ну ладно, что-нибудь придумаем.
Таксист Витя с каким-то скорбным лицом отошел от бокса и пошел прогуляться к контейнеру, от которого к темнице вампирической мадам тянулся след поролоновой крошки. Григорий Андреевич извинился перед дамой и пошел с Виктором. Пока они дошли до контейнера, на котором, как и догадывался уже Григорий Андреевич, была аббревиатура «РБВ/С», Витя успел уже отойти от цепкой хватки плотоядной мадам и даже развеселился.
— Слушай, чего она вообще! Ну баба! Хоп – и за яйца! Я такую знал одну. Ух! Огонь. Но вообще ну их на хрен, таких нервных-то. Свои яйца – они того, ближе к телу.
Пока Виктор смаковал свой незатейливый юмор, а Григорий Андреевич автоматически кивал, глядя на контейнер, отверстие в потолке над ним, огромное пустое пространство вокруг, что-то, видимо, все-таки сработало в третьем боксе, о чем свидетельствовали крики страждущей от избыточной жажды плотской любви мадам. В этот момент она явно страдала от чего-то иного, и запах горелой ткани подтвердил прибежавшим на помощь даме узникам, что схема выгона подопытного из клетки была той же.
— Бегите сюда, к решетке! — крикнул Григорий Андреевич.
Дама продолжала бегать по боксу, будто не слыша его за собственным визгом.
— Эй, давай, прыгай на меня, на меня! — прогудел Витя.
Дама среагировала, подбежала к прутьям, которые тут же стали подниматься. Прыгая с ноги на ногу от жара, пробиравшего ее как минимум до колен, и вперившись широко раскрытыми глазами в таксиста, она стойко дождалась момента, когда выход полностью открылся, а потом медленно, как ни в чем не бывало, шагнула из камеры и неспешно направилась куда-то мимо других боксов, как если бы она вышла из лифта и пошла по улице. Провожая ее взглядом, остолбеневшие узники осознали, что сзади, ниже спины, платье ее подверглось частичному разрушению от высокой температуры (как в свойственной ему манере отметил Григорий Андреевич) – видимо, пол уже порядочно разогрелся, пока она сидела.
Пройдя несколько метров в таком весьма трагикомичном виде, дама обрушилась на каменный пол, очевидно, потеряв сознание от нервного напряжения.
Курильщик и жрец культа еды подошли к ней. Дама лежала ничком, отвернув в сторону голову. Григорий Андреевич старался не смотреть на розоватые полушария, подрагивавшие прямо посредине дамы. Таксист Витя перевернул ее, избавив служителя науки от смущения. Дама тут же широко открыла глаза и прошептала:
— Поцелуйте же меня, подлец!
Ничего не подозревавший Виктор не смог устоять и потянулся губами к раскрасневшемуся лицу мадам, но она тут же вскочила и побежала прочь, крича «Нет! Нет! Я не должна!». Она вновь упала, по подсчетам Григория Андреевича – где-то у контейнера «РБВ/А».
Взглянув на таксиста Витю, растерянно присевшего на пол, Григорий Андреевич потер руками лицо и пошел присмотреть за дамой.
«Как хоть ее зовут, интересно?» – подумал он, вглядываясь в огненно-рыжее пятно, видневшееся на сером бетонном полу.
