А. Сергеев: Дым против ветра. Эпизод VII
Ветер усиливается
Завтрак на воздухе оказался простым и вкусным – вареные яйца, ветчина, блины, мед. Можно было налить себе чаю или какао. Кофе не наблюдался, и из-за этого больше всего расстроилась Зоя.
— Ну как же так! — вздыхала она, цокая языком и качая головой. — Я без кофе не могу. Я так люблю кофе! Виктор, спросите, может, есть у них хоть какое-нибудь латэ (она произнесла именно так, с ударением на последний слог, и в среднем роде, отчего Григорий Андреевич чуть заметно поморщился).
Витя побегал вокруг стола с завтраком, сгонял к стойке администратора и быстро вернулся.
— Там нет никого, — пропыхтел Витя, принимаясь за блины. — Придется так… это самое… без кофе, — галантно добавил он.
Не удостаивая вниманием не оправдавшего надежд таксиста, Зоя обратилась к Григорию Андреевичу.
— А вы, Григорий, вы какое любите кофе?
— Я люблю черный… — ответствовал Григорий Андреевич с каменным лицом.
— А, экспрессо, да? — понимающе закивала Зоя. — Я тоже пью иногда экспрессо, но только не слишком крепкое.
— …люблю черный, но пью с молоком. Желудок, знаете ли… Кстати, по-итальянски молоко – латте. С двумя «т» и ударением на «а». Поэтому и вариант кофе так называется.
Насчет экспрессо он прокомментировать ничего не успел, потому что Зоя уже атаковала его новыми вопросами.
— А вы были в Италии, да? И итальянский знаете? А где учили?
— Был, — покорно бормотал Григорий Андреевич, жуя кусок ветчины. — Знаю. Учил сам. Ну, то есть на курсах. У меня знакомые есть, у них курсы иностранных языков. Вот там и учил.
— Ой как здорово! — Зоя чуть в ладоши не захлопала от радости. Витя мрачно дул на горячее яйцо, прежде чем его обстучать и почистить от скорлупы.
— А я бы тоже учила итальянский. И испанский. И французский мне очень нравится. Вообще, иностранные языки – это так прекрасно! Развивает, и для общения хорошо, со всеми можно говорить.
Коротким презрительным взглядом Григорий Андреевич поставил точку в разговоре»
Говорить со всеми Зоя могла и без знания языков, причем долго, поэтому Григорий Андреевич быстро дожевал ветчину, запил чаем, и, попросив прощения у Зои и Виктора, оставил их наслаждаться обществом друг друга. Оба посмотрели на него с почти одинаковым укором в глазах.
Он заглянул в здание. Администратор уже нес вахту на стойке. Сегодня это был молодой человек лет восемнадцати, с усиками, длинными сальными волосами и прыщами на щеках.
— Чего вам? – вежливо спросил он.
— Какая программа у нас дальше? – спросил Григорий Андреевич.
— В смысле? – недовольно уточнил юноша.
— В прямом. Есть программа какая-то? Что нам делать предлагается? Или каждый чем хочет, тем и занимается?
— А чем это вы хотите заниматься? – насторожился администратор.
Григорий Андреевич вздохнул.
— Я здесь на месяц. Участвую в эксперименте. Есть ли у вас какие-либо указания по поводу того, что мне делать? Может, занятия какие-то есть? Или мне просто в избе своей сидеть?
— Ну, не нравится – не сидите! — наклонив патлатую голову, изрек администратор. — Вам чего надо вообще?
Коротким презрительным взглядом Григорий Андреевич поставил точку в разговоре и пошел в свой терем звонить на работу.
***
Время бежало быстро. Сначала казалось, что этот месяц будет тянуться вечно. Но постепенно рутинное, тупое и до жути странное существование в отеле «Новая Жизнь» превратилось в сплошной поток. Программы для участников эксперимента «Росборвред» разработал, да еще какие! День Григория Андреевича теперь состоял из зарядки, завтрака, чтения (литература была исключительно душеспасительная – книга Алины Кармен «1000 легких способов бросить курить», собрание сочинений Дарьи Бабцовой, трилогия Степана Есаулова – «Меч и принц», «Меч и щит», «Меч и меч», а также подшивка газеты «Московский комсомолец» за последние два года). Затем по распорядку шел фитнес (велотренажер, дорожка, гантели, бассейн), обед, обязательный послеобеденный отдых, полдник, прогулка по лесной территории отеля, ужин, просмотр кинофильма и сон. Кино обычно смотрели вместе с Зоей и Витей, как правило – старые советские фильмы. Ели тоже вместе. Все остальное – в индивидуальном порядке.
Сны Григория Андреевича тревожить перестали. Курить иногда хотелось, но ему удавалось отвлекаться.
Сначала эта пантомима его дико раздражала, но потом он к ней привык...»
Раз в день, чаще всего по вечерам, к Григорию Андреевичу приходила если не немая, то крайне молчаливая медсестра с небольшим чемоданчиком. Она жестом укладывала пациента на кровать и подносила к его затылку какую-то пластину на проводке, тянувшемся откуда-то из глубины чемоданчика. Пластина словно примагничивалась к датчику, вшитому под кожу участникам эксперимента, и какое-то время чемоданчик снимал показания. Так же молчаливо медсестра убирала пластину, закрывала чемодан, жестом поднимала Григория Андреевича и уходила. Сначала эта пантомима его дико раздражала, но потом он к ней привык и даже встречал медсестру веселой улыбкой, на которую та, правда, не отвечала.
С Еленой Рубаловой, начальницей департамента «Росборвреда», он виделся еще всего один раз. Она сама заглянула к нему, как раз, когда Григорий Андреевич дочитывал роман «Меч и меч»: «Своим оружием я разнес в щепки его щит, и он, остолбенев, застыл над пропастью. Я со всей мощью пнул его своей уцелевшей ногой прямо в львиный лик, сиявший багряным золотом посредине разодранной стрелами кольчуги, и он с горестным воплем полетел в пустоту.
Сюжет и слог произведений Степана Есаулова гармонично дополняли картину тупого, дикого абсурда..»
Я поднял его меч левой рукой, держа свой в правой, и воскликнул:
— Вот вы и снова вместе, разлученные братья!
Сюжет и слог произведений Степана Есаулова гармонично дополняли картину тупого, дикого абсурда, которая окружала Григория Андреевича.
И вот вошла она. Как гений чистой красоты, действительно. Григорий Андреевич даже вздрогнул.
— Ну что ж, здравствуйте, Григорий! Как поживаете? – Елена Геннадьевна заулыбалась, словно увидела старого приятеля.
— Здравствуйте! Нормально, спасибо. Читаю. Кстати, книг нет у вас тут других?
— Вы знаете, к сожалению, нет пока. Мы только недавно отель открыли, поэтому еще не все тут работает хорошо. Ну вы, наверное, заметили, — в ее серых глазах заблестели какие-то хитрые искорки.
Григорий Андреевич оставил ее реплику без ответа.
Елена продолжала:
— Не знаю, ведете ли вы здесь счет времени... Прошло уже двадцать восемь дней. Через двое суток вас отпустят домой.
Будучи ученым, Григорий Андреевич, безусловно, отмечал ход времени очень педантично. Не забыл он и напомнить о главном:
— Я надеюсь, вы удовлетворены результатами эксперимента, и, возможно, даже поделитесь ими со мной. И, конечно, я не сомневаюсь, что в соответствии с нашим договором вы вернете мне трубки, тамперы, зажигалки и табак. Все, что было конфисковано.
— Безусловно! — серьезно подтвердила Елена. — Ваши курительные причиндалы уже в пути.
— В каком пути? Куда? – занервничал Григорий Андреевич.
— Ну как куда? Мы их вам домой доставляем, откуда они и были конфискованы. Вот капитан Степаньков повез сегодня. Отвезет – отчитается… Да не волнуйтесь вы так! Ну что с ними будет. Деревяшки же.
— Прекратите, — строго сказал Григорий Андреевич. — Это не просто деревяшки для меня, вы это знаете! Скажите ему, пусть поаккуратней с ними там!
Елена Геннадьевна улыбнулась.
— Ладно, ладно, не волнуйтесь. А то результаты эксперимента мне испортите… В общем, так. Сегодня вторник. Четверг – последний день эксперимента, снимаем с вас датчик, окончательно все просчитываем, проводим выходное интервью. В пятницу едете домой. Ясно?
— Вполне. Кроме интервью.
— Расскажете о своих наблюдениях и выводах. Ну что ж, раз вопросов нет, желаю хорошего дня!
В голосе Елены Прекрасной снова звенела сталь, и звон этот, казалось, еще висел какое-то время в комнате после того, как она ушла.
А потом… откроет выдержанную Вирджинию, да вот хоть банку желтого «Кэпстена». Набьет, закурит…»
Григорий Андреевич замечтался. Неужели уже совсем скоро он увидит жену и дочь? Обнимет их, расспросит обо всем, расскажет об этом безумии. Может, Люся поверит, все-таки. Должна поверить.
А потом… Потом он пойдет на чердак, возьмет какую-нибудь из своих любимых трубок… Откроет выдержанную Вирджинию, да вот хоть банку желтого «Кэпстена», привезенную семь лет назад из Швейцарии. Набьет, закурит…
Мечты Григория Андреевича, как часто случалось здесь, были прерваны появлением таксиста Вити.
— Гриша! Гриш! — простонал он. — Зоя что-то… Плохо ей. Найти никого не могу. Пойдем поможешь, а?
Пока они бежали к домику Зои, Григорий Андреевич пытался расспросить Витю о том, что именно произошло с ней, но тот только пыхтел и махал руками.
Дверь в ее терем была открыта. Зоя лежала в гостиной на первом этаже, прямо на полу. Глаза ее были открыты, в руках, сложенных на пышной груди, несколько цветов, видимо, сорванных во время прогулок. Когда мужчины вошли в комнату, она шумно вздохнула.
— Что такое, Зоя? – спросил Григорий Андреевич, склонившись над ней.
Глаза Зои поблуждали туда-сюда, затем нашли взгляд Григория Андреевича и остановились, расширившись до невероятных размеров. Затем из одного глаза вытекла слеза.
— Зоя! Как ты себя чувствуешь? – спросил Григорий Андреевич.
— Ты знаешь, Гриш… очень плохо, — гробовым голосом ответила Зоя. — Очень плохо чувствую.
Она покосилась на Витю, который прошел через комнату к дивану и грузно благословил его своим седалищем.
— Ты упала или что? — уточнил Григорий Андреевич. — Ударилась?
— Ну ты знаешь, Гриш… Когда-то — может быть. Но не сейчас. Но чувствую себя ужасно. Господи…
— Ты можешь сказать, что такое с тобой?
— Неужели ты не понимаешь? Ведь через несколько дней мы больше не увидимся. Я, ты, Витя… Мы расстанемся, Гриш. И, возможно, навсегда.
И тут она зарыдала. Слегка постройневшее с момента их первой встречи, но по-прежнему плотное тело ее сотрясалось в конвульсиях тоски от предстоящей разлуки. Снова шумный вздох. «Такой бы услышали и на задних рядах зрительного зала», – подумал Григорий Андреевич.
— Зоя. Ну о чем ты вообще говоришь? Обменяемся номерами телефонов, будем созваниваться, может, и встретимся как-нибудь, — произнес он устало.
— Ну да. Позвоните вы, как же! – Зоя снова зарыдала, и сквозь всхлипывания проговорила: — Мы же… уже не сможем… видеться каждый день! Завтракать… Обедать вместе… Кино… смотреть…
— Ну это да, вряд ли, — отметил Григорий Андреевич. — Хотя… Вить, ты что думаешь на этот счет? Я-то человек семейный, а вот Витя, может быть…
Витя покраснел и забулькал, прямо как его любимый борщ...»
Витя с помощью жеста и выпученных глаз попытался незаметно просигнализировать Григорию Андреевичу, что он независимо от своего семейного положения не готов впредь проводить много времени с Зоей. Но поскольку сделал он это в свойственной ему широкой и неизбежно шумной манере, Зоя его жест заметила, гримасу его увидела, и зарыдала пуще прежнего.
— Зоя, — строго сказал Григорий Андреевич. — Знаешь, что? Не порть эксперимент себе, вот что. А то вообще не уедешь отсюда. Останешься еще на месяц, или на два. Или на год.
Как-то неожиданно для себя он перешел на риторику, подходящую Елене Геннадьевне Рубаловой. Но она сработала. Зоя перестала рыдать – резко, словно нажали на какую-то кнопку. Поднялась, села на диван рядом с Витей. Витя стеснялся и пыхтел. Зоя вытерла слезы, вручила ему мятый букетик, и он окончательно смешался, покраснел и забулькал, прямо как его любимый борщ.
— А вообще знаете… — заметил Григорий Андреевич, улыбаясь. — Вы вдвоем очень даже неплохо смотритесь.
Smokers' Magazine | № 12 Декабрь, 2014
