— Этот трехголовый пёс охраняет врата между миром живых и миром тех, кто... любит в табаке присутствие большого количества Ориенталов.

Цитата месяца: Torchez

А. Сергеев: Дым против ветра. Эпизод VI

Огни Дубохолмска

А. Сергеев: Дым против ветра. Эпизод VI - Огни Дубохолмска

Перспектива ночного отдыха в побитом пожаром и залитом водой доме была совершенно безрадостной. К счастью, противопожарная система сработала локально, только в хьюмидорной. Много воды пролилось вниз, в кухню, но спальня осталась сухой, хотя и немного подкопченной.

Перспектива ночного отдыха в побитом пожаром и залитом водой доме была совершенно безрадостной. К счастью, противопожарная система сработала локально, только в хьюмидорной. Много воды пролилось вниз, в кухню, но спальня осталась сухой, хотя и немного подкопченной.

На прикроватной тумбочке, рядом со старым оранжевым будильником «Янтарь», Григорий Андреевич нашел карманный фонарик и армейский широкоугольный бинокль БШ 10х50. К сувенирам прилагалась открытка с пожеланиями приятного отдыха и спокойной ночи, подписанная директором гостиного двора «Новая Жизнь» Татьяной Борисовной Окороковой.

Григорий Андреевич запер дверь в спальню, открыл окно, разулся, зевнул и свалился на кровать. «Как бы не проспать завтрак», – подумал он, и мысли его стали вращаться вокруг всяческих яств вроде яичницы с беконом, поджаренного в растительном масле черного хлеба, вкусного свежесваренного кофе. Под этот жизнеутверждающий аккомпанемент он и заснул, накрывшись толстым шерстяным одеялом.

Окруженный лесом небольшой городок Дубохолмск, рядом с которым оказался Григорий Андреевич, находился совсем недалеко от Сколковского шоссе, в Северокаролинском районе. Что-то знакомое, из детства, витало в деревенском воздухе, наполненном смолистым духом хвои, живой и густой тишиной, лишь изредка прерывавшейся криком ночной птицы или шумом проезжавшего где-то вдалеке автомобиля.


Через полминуты мимо промчался какой-то странный человек с кукурузной трубкой в зубах. В зубах ли?» 

 


Он вышел из дому, надев свою теплую куртку в сине-черную клетку, подставил лицо прохладному влажному ветерку. Небо было потрясающей красоты – слоистый бархатный кобальт, по горизонту подсвеченный оранжевыми отблесками уличного освещения соседних городков. Нащупав в кармане фонарик и проверив, на месте ли бинокль, Григорий Андреевич отправился в путь.

Через несколько минут он вышел на пустую асфальтированную дорогу. До Дубохолмска, если верить указателям, было три километра – полчаса быстрым шагом. Идти по ровному, хорошо освещенному асфальтовому полотну было одно удовольствие. Время от времени где-то вдали раздавался крик петуха, видимо, страдавшего бессонницей.
Сзади вдруг послышался топот. Григорий Андреевич тут же отбежал в придорожный кустарник и затаился. Где-то позади приятно и немного таинственно посвистывало какое-то насекомое вроде сверчка.

Через полминуты мимо промчался какой-то странный человек с кукурузной трубкой в зубах. В зубах ли? Разглядеть его Григорий Андреевич не успел, но почему-то ему показалось, что это был вовсе и не человек, а страус. Он вспомнил, что неподалеку, в деревне Моргуново, есть страусиная ферма. Даже название всплыло в памяти – «Корнев и Даль». Успокоившись и решив, что трубка в страусином клюве ему померещилась, он собрался вылезти из куста, но тут кто-то вкрадчиво постучал по кофру с биноклем, висевшему у него за плечом.

Григорий Андреевич вздрогнул и обернулся. На него глядела хитрая морда старого лиса, и тут уж сомнений не было – в зубах у него торчала трубка, причем, похоже, бриаровая. Одернув зеленый вельветовый пиджак, лис кашлянул и спросил:
— Огоньку не найдется, приятель?

Григорий Андреевич, оторопев, вынул из кармана фонарик.
— Шутишь? — оскалился лис. — Это хорошо. А спичек или зажигалки нету, случаем?

Григорий Андреевич помотал головой, не в состоянии произнести ни слова.

Лис вздохнул. На плече его закопошился тот самый сверчок, пение которого слышалось минуту назад.
— Ну что ж. Ладно. Я так и подумал, что ты некурящий. Ступай себе.

Лис пожевал мундштук трубки и ловким щелчком сбил сверчка с пиджака, не сводя с незадачливого ночного путешественника прищуренных глаз, блестевших из-под насупленных бровей.

Оглядываясь на злополучный куст, Григорий Андреевич выбрался обратно на дорогу и пошел несколько быстрее обычного. В голове его вертелись тревожные мысли о здоровье и в целом о будущем.

От интенсивной ходьбы нервы его постепенно успокоились. Он решил, что в кустах все-таки сидел человек, а не лис. Мало ли что привидится в ночи, с усталости!

Чем ближе был Дубохолмск, тем меньше попадалось фонарей на дороге. Лишь кое-где встречались освещенные участки, в основном же приходилось идти в полутьме. Батарейку фонаря Григорий Андреевич берег, да и высвечивать себя на безлюдной дороге после встречи с обитателем кустов ему не хотелось.

Пройдя большой деревенский пруд, в котором плавали жирные черные утки (а может быть, это в ночи они казались черными), он остановился как вкопанный.

Впереди, метрах в двадцати, по пешеходному переходу на задних лапах шел огромный медведь. Неспешно переваливаясь, как старый больной дед, он остановился посреди дороги и внимательно посмотрел в сторону Григория Андреевича.

Прятаться было некуда – полоска кустарника вдоль дороги уже давно закончилась. Григорий Андреевич стоял недвижно, надеясь, что медведь им не заинтересуется и пойдет дальше. Но надежды его не оправдались – медведь медленно пошел прямо на него.

Бежать Григорий Андреевич не мог – ноги словно налились свинцом. Стараясь удержать в грудной клетке скачущее галопом сердце, он подумал, что может хотя бы попробовать испугать медведя. Он достал фонарик и посветил подошедшему уже совсем близко зверю прямо в глаза.

— Эй, эй, полегче, молодой человек! — сердито рыкнул медведь. — Я на пенсии уже, все-таки. Глаза и так-то видят хреново, а ты меня вообще слепым сделаешь! Кому я без глаз буду нужен?

Ответить на этот вопрос Григорий Андреевич не сумел. Зато он разглядел, что медведь был в джинсах и нелепых красных подтяжках, а в лапе держал изогнутую пенковую трубку. На голове лесного пенсионера красовалась старая мятая шляпа, которая ему была явно мала.


Он пыхнул своей трубкой, и до Григория Андреевича донесся копченый аромат Латакии и душноватый, острый запах Перика...» 

 


Жмурясь от света фонарика, медведь пыхнул трубкой, и до Григория Андреевича донесся копченый аромат Латакии и душноватый, острый запах Перика. Сжалившись, он поднял руку и направил свет фонарика вниз, так, чтобы все-таки видеть медведя и быть готовым среагировать, если что-то пойдет не так.

— Так-то лучше. Ты что, полицейский, что ли? — спросил медведь.
— Нет, я так, иду по своим делам.
— По делам? Интересные дела, должно быть, ночью-то. Ты, я вижу, не местный. А куда путь держишь?
— А ты что, полицейский, что ли? — нашелся Григорий Андреевич.

Медведь хмыкнул.

— Ну, не хочешь говорить – и не надо. Просто предупредить хотел. Если в Дубохолмск идешь – будь осторожен. Там что-то не то творится последнее время по ночам. Говорят, военные что-то задумали. То ли оружие какое испытывают, то ли еще что. В общем, парень, поаккуратней там.
— Ладно, спасибо, — поблагодарил Григорий Андреевич. А далеко еще до Дубохолмска?
— Да вон он, впереди. С полкилометра осталось.
— Понятно. А что за трубка у тебя, дед? — не удержался Григорий Андреевич.
— Хорошая трубка! Пенка турецкая. На е-бухте брал.
— Где? — не понял Григорий Андреевич.
— Ну, бухта электронная. В интернете. Сокращенно – е-бухта. Ручная работа! Не какая-нибудь тебе дешевка занзибарская. Вот так. Ну ладно, бывай, парень. Посвети-ка мне на дорожку-то.

Григорий Андреевич осветил медведю путь и проводил его взглядом. Косолапый медленно перешел дорогу и скоро скрылся из виду.

Григорий Андреевич выключил фонарик, потер лоб и, собравшись с духом, продолжил путь.

Пройдя мимо огромного плаката с изображением витрувианского человека Да Винчи и надписью: «Добро пожаловать в Дубохолмск», под которой скромно притулился знак ограничения скорости – цифра 75 в красном круге – Григорий Андреевич свернул на еле заметную тропинку, тянувшуюся от большой дороги вдаль, через луг, к небольшому лесу.

Подходя к лесу, он почувствовал знакомый запах – яркий, дымный, смолистый. Только один сорт табака имел такой аромат, но Григорий Андреевич никак не мог вспомнить, какой именно.

Чем дальше он продвигался в глубь леса, тем сильнее и острее становился запах дыма. Через некоторое время к запаху прибавился и звук, который ни с чем нельзя было спутать – шум разъяренного огня. Вскоре лес стал редеть, и ночной путешественник вышел на открытую местность.

Перед ним развернулось поле, посредине которого превращалось в угли большое строение, пожираемое пожаром. Зачарованный гипнотическим танцем пламени и дыма, Григорий Андреевич медленно поднял взгляд и увидел в небе, на высоте нескольких десятков метров, пятно – словно светящееся изнутри облако какого-то сероватого перламутрового оттенка.

Он достал из кофра бинокль и стал рассматривать облако. Вроде бы ничего особенного, кроме постоянного перелива текстуры и изменения формы, создававшего впечатление, что облако было живым и двигалось, при этом оставаясь на месте.

Вдруг он заметил, как из облака вытянулись гибкие извивающиеся предметы, напомнившие Григорию Андреевичу ожившие деревянные трубки, которыми в давние времена пользовались врачи для прослушивания дыхания больных.

Сверху, видимо, из того же облака, послышалась знакомая музыка. «Doctor, doctor! I’m in bed… Aching head…»
«Пинк Флойд… Первый альбом», – определил Григорий Андреевич. – «Piper At The Gates of Dawn, точно. А ведь и правда, рассвет скоро».

Облачные стетоскопы тем временем почти вплотную приблизились к дыму, в который, как уже догадался Григорий Андреевич, превращались запасы уникальной, выдержанной сирийской Латакии – той, последние партии которой были произведены еще в шестидесятых годах прошлого века, и равной которой миру уже вряд ли суждено увидеть.

Приглядевшись, он увидел, как дым засасывается в отверстия трубок, наполняет облако, увеличивая его в размерах и будто заставляя его менять оттенки – в сером стали появляться фиолетовые, зеленоватые, оранжевые тона.

Форма облака стала приобретать очертания предмета, до боли знакомого Григорию Андреевичу по его работе. Высоко в небе, на огненном столбе и подушке из дыма пульсировал огромный мозг.

Музыка становилась все более напряженной, ритм ускорялся, но вот прозвучала последняя фраза: «Doctor, kindly tell your wife that I’m alive...», стетоскопы втянулись обратно, облако замерло, словно делая вдох, и вдруг выдохнуло, мощной невидимой волной погасив пожар под собой. «Realise… Realise… Realise» – еще звучало в ушах Григория Андреевича, когда та же волна настигла его, свалила с ног, уложила на влажную хвою и быстро откатилась назад.

Через несколько мгновений небо осветила яркая беззвучная вспышка. Облако исчезло, оставив в свидетелях только дымящиеся угли, бывшие когда-то табачным складом, и контуженого Григория Андреевича. Во всяком случае, ничем иным, как своей контузией, появление еще одного свидетеля он объяснить не мог: пока он пытался встать, из зарослей можжевельника выбежал его старый знакомый в накидке, очках и с бородкой-эспаньолкой. Капюшон развевался на бегу, словно какой-то мрачный флаг. Крейг Чиз – а это, несомненно, был он – подбежал к Григорию Андреевичу, подобрал его бинокль и фонарик, лежавшие неподалеку, оскалил зубы и, чахоточно кашляя, скрылся в лесу. Григорий Андреевич кое-как поднялся и попытался догнать вора, однако зацепил ногой толстый сосновый корень, торчавший из земли, и снова упал. Потирая ушибленный лоб, на котором, похоже, зрела жирная шишка, он огляделся и заметил в стороне от тропинки костер, у которого, как ему показалось, кто-то сидел.


С воплем и ужасом на действительно бледном лице Григорий Андреевич бросился к огню» 

 


Осторожно подойдя поближе и выглянув из-за большой старой пихты, он увидел сидевшего перед костром старого индейца. Рядом стояла молодая женщина – видимо, его дочь. Перед ней стоял огромный, украшенный каким-то затейливым узором барабан. В руках она держала две кривые длинные кости с меховыми набалдашниками. Чуть в стороне еще одна женщина, постарше, худая и темнокожая, задумчиво доила большую корову. В отблесках костра шкура коровы казалась пурпурной.

Индеец, гордо подняв голову, медленно курил. Трубка, которую он держал в руках, показалась наблюдателю знакомой – конечно, это был дублин работы Джейсона Каневича, любимая трубка в коллекции Григория Андреевича

— Выйди из тьмы и присоединись к нам, бледнолицый брат, — повелел индеец, не поворачивая головы и не отрывая взгляда от огня.

Григорий Андреевич послушался. Подойдя ближе и сев к костру, он вежливо представился и спросил, как зовут индейца.

— Чингачгук Болтающийся Мундштук, — гордо произнес индеец, показывая на себя большим пальцем левой руки. — Я хозяин этого леса. А это мои дочери, Нанна Громкий Барабан и Мандуэла Розовый Акрил.

Григорий Андреевич поклонился.

— Откуда у тебя моя трубка, великий вождь? – спросил он.

Вождь задумался, попыхтел дублином Каневича, покачал перьями на седой голове.

— Это не твоя трубка, бледнолицый, — ответил он.

Только Григорий Андреевич открыл рот, как вождь Болтающийся Мундштук бросил трубку в костер.

С воплем и ужасом на действительно бледном лице Григорий Андреевич бросился к огню, пытаясь спасти любимицу. Но индеец остановил его, цепко схватив за рукав.

— Смотри, — коротко сказал он.

В то же мгновение трубка начала менять форму. На глазах оторопевшего Григория Андреевича бластовый черный дублин Каневича, лежавший в костре, превратился в рустированную Савинелли 320, с никелевым кольцом на толстой шее и позеленевшим мундштуком.

— Видишь? — спокойно спросил вождь. — Трубки – не то, чем кажутся, бледнолицый.

Сухой жилистой рукой он достал из огня трубку и как ни в чем не бывало раскурил ее.

— Скандинавик Регуляр, — прокомментировал индеец, многозначительно глядя на Григория Андреевича. — Лучший табак в этом лесу.
— Не сомневаюсь, — прохрипел Григорий Андреевич. — А можно попробовать?

Индеец кивнул, выпуская дым из ноздрей, и протянул ему трубку.

Ощутив в замерзшей ладони приятное тепло трубки, Григорий Андреевич поднес ее к губам и чуть не уронил – вместо окольцованной итальянской толстушки он держал в кулаке кривую обожженную кукурузку.
Курить, однако, хотелось дико, так что он рискнул и сунул ее в рот.

После первой же его затяжки Нанна Громкий Барабан, стоявшая до этого неподвижно, стала бить в свой инструмент. Имя свое, судя по производимому ей страшному грохоту, она получила не зря. С каждым ударом меховых набалдашников по натянутой коже звук становился все громче, пока не достиг последнего оглушительного предела.

— Прекрати! Остановись! — зажмурившись, закричал Григорий Андреевич в отчаянной попытке спасти свои уши.
— Завтрак пропустишь. У нас всего полчаса… Пффф, ну и вонь у тебя здесь! – услышал он в ответ голос таксиста Вити, сломавшего запертую изнутри дверь.

Разлепив глаза, Григорий Андреевич убедился в правоте Витиных слов. Запах гари по-прежнему висел в спальне. Будильник, нервно тикавший на тумбочке, показывал шесть часов.

— Ты зачем дверь сломал? — устало спросил Григорий Андреевич, поднимаясь с кровати.
— Да хрен с ней, с дверью! У тебя тут вообще не поймешь что происходит. Кухня вся в воде. Соседняя комната, вон, обгорела. Спальня заперта. Стучу, стучу, а ты – молчком… Ну я, конечно, разволновался. Мало ли что! Да ты не переживай, починят. Или я сам починю, щеколду новую поставлю, делов-то…

Витино бормотание успокаивало мятущуюся душу Григория Андреевича. Он почти бодро натянул туфли и уже направился вслед за Витей вниз, но вдруг что-то остановило его, и он вернулся в спальню. Через полминуты он спустился по винтовой лестнице и вышел на крыльцо.

— Что такое? – обеспокоенно крякнул Витя, увидев осунувшееся лицо Григория Андреевича.
— Ничего особенного, — тихо промолвил Григорий Андреевич. — Ничего особенного…

Посвящать Витю в подробности своих ночных приключений он не рискнул. Не стал он рассказывать ему и о том, что бинокля и фонарика, щедро презентованных ему администрацией «Новой Жизни», утром на тумбочке уже не было.

Smokers' Magazine | № 11 Ноябрь, 2014



Copyright Smokers' Magazine. All rights Reserved.